Дочь стеклодува - Страница 53

На мгновение Мари подумала, не зайти ли к Петеру. Создавая своих стеклянных животных, он тоже не всегда знал заранее, какой вид они примут. С другой стороны, девушка даже не представляла, как сформулировать вопрос. Может быть, так: «Как поймать изгиб?»

Мари рассмеялась. Покачав головой, она отложила грифель в сторону и встала.

В следующий миг она оказалась в отцовской мастерской. Робко, словно опасаясь увидеть призрака, девушка зажгла лампу. Ничто не шелохнулось, и она отругала себя за излишнюю впечатлительность, которая возникала как раз тогда, когда в ней не было никакой нужды. Улыбаясь, она подошла к столу Йооста.

Все по-прежнему лежало там, где и положено: заготовки, инструменты и газовая горелка. Единственным свидетельством того, что рабочее место давно заброшено, был слой шелковистой пыли, образовавшийся на нем. Мари вздохнула и смахнула пыль рукавом платья. С тех пор как они стали работать у Хаймера, убирать им доводилось нечасто.

Повинуясь импульсу, она принесла свои принадлежности для рисования, села с ними на место Йооста и сразу же почувствовала себя лучше, чем за кухонным столом. Некоторое время она сидела и наслаждалась тишиной. Как же она тосковала по работе в этой комнате! Как она отличается от мастерской Хаймера! Шум от трех газовых горелок, множество людей, болтовня Евы, громкое пение, постоянная спешка – девушка покачала головой. И к тому же очень много работы. С тех пор как они нанялись к Хаймеру, он стал брать еще больше заказов. Утром Вильгельм раздавал списки заказов сыновьям, другие – рисовальщицам и упаковщицам. В каждом списке было точно указано, чего требуют клиенты. Вечером старик тщательно проверял, все ли выполнено. Если нет, приходилось оставаться и доводить дело до конца. Для собственных эскизов времени у Мари не оставалось.

Возможно, именно поэтому фантазия оставила ее? В конце концов, замок на старой двери, которой перестали пользоваться, тоже ржавеет, пока не заклинит окончательно. Этому нужно помешать!

Девушка закрыла глаза и отпустила мысли в свободный полет. У Хаймера все нацелено на производство. Что бы он ни делал, все было предназначено для того, чтобы приносить пользу, и не важно, как украшены были стаканы, миски и кубки.

Может быть, в этом и причина! Может быть, нужно избавиться от мыслей о чем-то полезном. Мари снова открыла глаза. Во рту отчего-то скопилась слюна, которую девушке пришлось сглотнуть. Что противоположно полезному? Не бесполезное ведь? Нет, нельзя падать духом, надо продолжать думать.

Ей хочется запечатлеть изгиб. Движение, которое ей понравилось, подарившее ей ощущение легкости. Возможно, на тарелке его отразить нельзя. Вероятно, чувства можно передать только тогда, когда не изображаешь ничего другого. Только так. Без смысла и цели. Просто ради того, чтобы порадовать взгляд наблюдателя, наполнить счастьем его сердце. Мысль эта была очень смелой: выдувать стекло ради искусства, как самоцель, без практической пользы.

Если бы стеклодувов Лауши спросили, кем они себя считают, ремесленниками или художниками, подавляющее большинство выбрало бы первое. Мари знала, что внизу, в деревне, есть человек, который называет себя художником. Георг Зильбер – он настаивал на том, чтобы его называли «Джорджем», наверное, так звучало его имя по-английски – много путешествовал. Во время редких визитов в Лаушу он хвастался, что бывал на международных выставках, где показывал свои произведения просвещенной публике. Жители Лауши смеялись над ним и его бесформенными стеклянными фигурами, которым он давал странные имена, такие как «Пробуждение Венеры» или «Зевс на рассвете». Искусство? Если оно вообще существует, то в ее глазах оно было иным. Стакан, расписанный ландышами, – вот это искусство. Или выдутый из стекла олень, или изображения других лесных животных.

А все остальное – глупости.

Но даже если и так! «Пока я рисую и размышляю ради собственного удовольствия, никто надо мной смеяться не станет», – решила Мари. Не обязательно называть это искусством. Девушка задумчиво открыла блокнот для рисования. Она снова была готова отпустить грифель. На этот раз, нанеся лишь несколько штрихов, она почувствовала, что им движет не рука, а невидимая сила, идущая из глубины ее души. Это чувство она уже хорошо знала, но никогда прежде оно не было столь интенсивным. Девушка доверилась ему.

Она все рисовала и рисовала. Не задумываясь, сменила цвет карандаша, но, вместо того чтобы положить его обратно в шкатулку, бросила рядом с собой на верстак. Вскоре все пространство рядом с рабочим столом стало напоминать поле битвы, усеянное разноцветными копьями. Мари наносила тени и оттенки, размывала и усиливала контуры. При этом она постоянно думала о газовом пламени и заготовках. Стекло – материал тяжелый, возможно, самый трудный из всех. Йоост говорил им об этом еще в детстве: если его продержать в пламени недостаточно долго, оно станет вязким и неподвижным. Если нагреть слишком сильно, оно растечется, словно мед. Второго такого элемента нет во всем мире – Мари не могла вспомнить другой материал, который обладал бы подобными свойствами. Однако именно стеклодувы каждый день проверяли это: на прозрачном стекле видны были все ошибки. Ни пузырька, ни выпуклости, ни неровности – ничего в стекле не спрячешь. То, что производят из стекла, должно быть идеальным. Изделие из дерева можно подправить, железо – переплавить или подпилить, но стекло давало только один шанс. И, с точки зрения Мари, эскиз не стоил ничего, пока его не воплотили в пламени.

Когда девушка закончила рисунок, пальцы у нее дрожали. Она поднесла руку ко рту, словно пытаясь скрыть от самой себя, что лишилась дара речи, хотя то, что она изобразила на листе бумаги, можно было описать очень простым словом: спираль. Спираль, уходящая вверх, в которой цвета радуги переходили друг в друга. На самом верху виднелась петелька, за которую спираль можно было подвесить. Например, на окно. Или на потолок.